Фсб, рбк и другие. Фсб, рбк и другие Илья рождественский журналист биография

Фото: Татьяна Макеева / Reuters / Scanpix

Без следа и следствия

В Подмосковье после допроса в полиции умер участник группы «Жар-птица» Сергей Пестов. 4 сентября полицейские ворвались в гараж, где он репетировал вместе с друзьями, надели на всех наручники и начали избивать музыканта. Затем его отвезли в участок. Пестову потребовалась медицинская помощь; врачи, приехавшие в отделение, констатировали, что он был в коме третьей степени. Истязания задержанных и смерть в отделениях полиции в России давно стали привычным явлением. По данным проекта «Русская Эбола», только с начала 2015 года в участках погибли как минимум 160 человек. Ежегодно суды выносят сотни приговоров за пытки, но оценить реальный масштаб полицейского насилия почти невозможно. По просьбе «Медузы» журналист «Эха Москвы» Илья Рождественский рассказывает, как в России пытают людей во время допросов.

Осторожно: текст содержит описания сцен насилия. Призываем впечатлительных не читать этот материал.

Около полудня Ольга Маслова должна была прийти в Нижегородское районное управление внутренних дел, чтобы ответить на вопросы следователей по делу об убийстве. Девушка была в статусе свидетеля. Однако стоило ей переступить порог кабинета № 63, как от нее потребовали признаться, что она украла вещи убитого. Когда она отказалась это сделать, двое милиционеров стали на нее кричать, затем сорвали с нее футбольный шарф с символикой ЦСКА и этим же шарфом начали хлестать ее по голове. Потом один из милиционеров вышел, а второй запер кабинет изнутри; он надел на Маслову наручники и изнасиловал ее. Через полтора часа ей позволили сходить в туалет и привести себя в порядок, а когда она вернулась, принялись бить в живот. На девушку надели противогаз и перекрыли воздух. Кроме того, к ее сережкам подвели провода и пропустили через них электрический ток.

Еще через два часа Ольга Маслова была готова дать любые показания, но на этом издевательства не кончились. Присоединившийся к милиционерам следователь местной прокуратуры увидел у девушки шарф «армейцев» и потребовал, чтобы Маслова оскорбила футбольный клуб. Девушку продолжили избивать. Вечером, оказавшись в туалете, она попыталась вскрыть себе вены, но сделать это ей так и не удалось. После этого на протяжении еще нескольких часов ее насиловали двое сотрудников милиции. Около десяти вечера Маслову отпустили. К ответственности никто из милиционеров так и не был привлечен. Маслова смогла добиться компенсации только через ЕСПЧ.

Дело Ольги Масловой в каком-то смысле уникально — в нем собраны почти все основные методы пыток, которые применяют в полиции.

Обычно полицейское насилие начинается с психологического давления: задержанного обещают избить или посадить на большой срок, угрожают изнасилованием, ставят к стенке и «расстреливают» холостыми патронами, говорят, что распилят «болгаркой» (как было в случае с фигурантом дела об убийстве Бориса Немцова Анзором Губашевым). На несколько дней человека могут оставить в подвале с мешком на голове. Также из соседней комнаты могут раздаваться крики о помощи; полицейские при этом говорят своей жертве, что это кричит кто-то из его родственников.

Если угрозы не помогают, сотрудники правоохранительных органов переходят от слов к делу — и тут все зависит от того, насколько полицейский боится, что его потом привлекут к ответственности. Если уголовное дело представляется чем-то маловероятным, то в ход идут самые примитивные средства, которые оставляют следы на теле жертвы. Задержанных бьют руками, дубинками, стульями, любыми подручными предметами, протыкают барабанные перепонки шариковыми ручками, засовывают карандаш в ноздри, загоняют иголки под ногти. Так, Ахмеда Гисаева, похищенного российскими военными в 2003 году, избивали в течение 16 суток. После этого, по его словам, у него четыре месяца не росли волосы на голове. Одному из наиболее жестоких истязаний подвергся Зубайр Зубайраев, которого в 2007 году на пять лет осудили за нападение на сотрудника силовых структур и хранение оружия. Его били как милиционеры, так и сотрудники системы ФСИН.

«Ему прибивали ступни ног к полу. Когда он мне это рассказал, я, честно говоря, не поверил, — рассказывал правозащитникам его адвокат Муса Хадисов (из материалов, предоставленных „Медузе“ правозащитной организацией „Агора“ ). — Он снял носки и показал мне: на правой и левой ступнях видны входные и выходные зарубцевавшиеся отверстия от гвоздей. Также его били по почкам бутылкой, наполненной водой. Его избивали даже врачи. Ну ладно — оперативники, это хоть как-то объясняется, но врачи! Сами можете сделать вывод, какое от этих врачей может быть лечение».

«Он не владел телом. Не мог ни сидеть, ни стоять, — говорила сестра осужденного Малика Зубайраева. — У него гноилась рука: Зубайр рассказывал, что заместитель тюремного врача, некий Новиков, сыпал на раны какой-то порошок, чтобы те не проходили. Еще брат рассказал, что на запястье ему зашили верхний слой кожи, а перерезанные сухожилия оставили».

Следующий этап — сексуальное насилие, которому подвергаются не только женщины, но и мужчины, как произошло в казанском отделе полиции «Дальний». В этом случае могут использовать бутылки, дубинки и другие предметы. Причем изнасилование — своего рода гарантия того, что жертва потом не захочет писать заявление: мало кто сможет неоднократно воспроизвести все детали произошедшего, чтобы их занесли в протокол и озвучили на суде; а для представителей криминального мира это и вовсе является «непреодолимым порогом», считает председатель ассоциации правозащитных организаций «Агора» Павел Чиков.

Если же полицейские не хотят оставлять следов не теле жертвы, они пользуются различными ухищрениями. В случае с избиениями применяются бутылки с водой и мешочки, наполненные песком. Также бьют через влажное полотенце или через толстую ткань — ссадин и гематом на теле жертвы не остается, но при достаточно сильном ударе все может кончиться тяжелой травмой или сотрясением мозга.

Почти не бывает следов после пытки электрическим током — только маленькие черные точки. Такую пытку называют «звонок Путину», «Полиграф Полиграфыч», «Чубайс», «интернет», «машина смерти» и «пташка». Последнее — от аббревиатуры ПТ — полевой телефон. Чтобы получить ток высокого напряжения, но небольшой силы, берут старый электромонтерский прибор мегаомметр, конденсаторную подрывную машинку или полевой телефон, у которых есть динамомашинки. Не оставляет ожогов и электрошокер. Человек при этом испытывает такую боль, как будто из него выдергивают нервы. Известен случай, когда задержанный Игорь Пескарев во время пытки током дернулся с такой силой, что буквально порвал наручник, которым был пристегнут. Обвиняемые в убийстве Бориса Немцова и украинский режиссер Олег Сенцов утверждали, что подвергались пытке током.

«У них есть „крутилка“ такая электрическая — аппаратик маленький с ручкой. От него шли два провода с зажимами. Их крепили к мочке уха, — объяснял „Коммерсанту“ подвергнутый истязанием Игорь Ахрименко. — Я был прикован к батарее, а меня еще один держал за ноги, а второй за голову. Задавали мне вопросы и крутили ручку. Сперва потихоньку, потом быстрее. Когда быстро крутили, я просто терял сознание. Пять раз терял».

Не менее популярен среди полицейских и «слоник»: задержанному надевают противогаз и перекрывают доступ воздуха. Когда человек начинает задыхаться, его бьют, чтобы вызвать учащенное дыхание — человек при этом нередко теряет сознание от недостатка кислорода. В противогаз могут также впрыскивать дихлофос, заливать нашатырный спирт или иную жидкость с едким запахом, после чего человек начинает захлебываться рвотой прямо в противогазе, как это было , например, с фигурантом дела Сенцова Геннадием Афанасьевым. Известен и вариант «слоника» под названием «магазин» или «супермаркет»: в этом случае вместо противогаза используют полиэтиленовый пакет.

«Сначала просто били, а потом надевали наручники и — руки за спину, усадили на стул, надевали противогаз на голову и пережимали трубку, — утверждал в разговоре с правозащитниками 15-летний Олег Фетисов. — Это повторялось примерно четыре раза. Первый и второй раз я почти терял сознание, они снимали противогаз, и я садился на стул, они давали отдохнуть. Примерно минуту они держали без воздуха, может, немножко подольше».

В Republic . Журналист Илья Рождественский узнал о существовании в Подмосковье секретной тюрьмы ФСБ, где содержат подозреваемых в терроризме.

Полная версия расследования доступна только подписчикам, но основные факты излагает , например, "Медиазона".

Если коротко: о тюрьме удалось узнать благодаря предполагаемому организатору теракта в петербургском метро; кроме него, там были обвиняемые в убийстве полковника Буданова и подрыве "Невского экспресса"; в тюрьме активно применяются пытки, а уже потом спецслужбы инсценируют законное задержание.

Илья Рождественский написал про «тюрьму», в которой держат фигурантов дел о терроризме. Очень похоже на конвейер: человека ловят, пытают, готовят к официальному задержанию. Потом происходит, собственно, задержание, далее уже – суд, СИЗО и т.д. Со слов тех, кто побывал в «тюрьме», можно сделать вывод, что ей занимаются некие «отставники», которые координируют свои действия со спецслужбами.

Абу-Грейб под Подольском

почему среди силовиков так много больных садистов?

все злодейства имеют виновников, и их немного. А у виновников есть имена

Все это, помимо прочего, означает, что "раскрытие" большинства громких терактов может быть фейком. Сидят за них левые люди, а настоящие преступники гуляют на свободе.

Даже как-то неудобно такие вещи проговаривать, уж больно они очевидные. Совсем-совсем.

Секретная тюрьма, в которой пытают подозреваемых в терроризме - куда опаснее самих терактов.
Сотрудники ФСБ, которые фабрикуют видео «задержаний», вывозя приодетых, умытых и причесанных после пыток подозреваемых на специально подготовленные, фотогеничные локации - куда опаснее самих террористов.

Нет, подозреваемых в терроризме не надо возить в белых мерседесах. Но с терроризмом можно бороться; терроризм - удел малочисленных маргиналов, против которых есть вся государственная машина с ее бесконечными бюджетами и камерами наблюдения, агентурой и силовиками. А бороться с сошедшей c катушек, неподконтрольной государственной силовой машиной - много сложнее.

Если сегодня появилась секретная пыточная тюрьма - завтра в ней окажется невиновный, потому что надо выполнять план, а электроды на тестикулах выполнят любой план. Если сегодня сфабриковано задержание террориста, завтра будет сфабриковано задержание «террориста» - просто потому что так можно, а суд не находит оснований не доверять.

Здоровье общества определяется не положением самых успешных его членов. Лучший индикатор здоровья общества - положение самых проблемных его членов. Что со стариками и инвалидами, что с заключенными и психически нездоровыми - вот что имеет значение.

Написал Волкову банальные вещи о запрете ФСБ и запрете на профессию для бывших гестаповцев, и с ужасом подумал, что могу этого не застать.

Впрочем, в правдивость расследования тоже верят не все.

Скандал по поводу "секретных тюрем ФСБ" умиляет. Потому что ФСБ смысла нет такие тюрьмы содержать: в отличие от большинства московских СИЗО в "Лефортово", где и содержатся террористы, перелимита нет.

Нестыковка в тексте с описанием взятия Аброра Азимова тоже говорит о многом.

В случае с журналистом Рождественским мы имеем действительно попытку оправдания терроризма, скрытую под скандал с ущемлением свободы слова.

Не знаю, подавала ли когда-нибудь ФСБ гражданские иски по репутации, но в данном случае службе имело бы смысл это сделать в отношении всех СМИ, распространивших недостоверные сведения по этому конкретному случаю.

Но основная реакция на этот текст - всё же восторженная!

Это очень крутой материал, за который журналист был вынужден уйти из обновленного РБК. Такие вещи читать обязательно. И еще важно помнить. что при нашей правоохранительной и судебной системе однажды утром вы можете сами себя обнаружить преступником

Тем более, что да - статья была отклонена редакцией РБК и сам автор покидает издание.

Этот текст не вышел в РБК. Как оказалось, все варианты материала, а их было шесть штук объемом от 12 до 20 с небольшим тысяч знаков, - это «не формат» и «попытка оправдать подозреваемых в терроризме». «Мы верим в то, что подозреваемых в терроризме нужно было на мерседесе привезти в белую камеру и поить курвуазье? Или что?» - гласил комментарий редактора к одному из абзацев. Единственным возможным вариантом публикации в РБК по этой теме была признана новостная заметка объемом около 6 тысяч знаков.

«Эхо Москвы» основатель радиостанции Сергей Корзун. Поводом к увольнению послужили публикации на сайте «Эха» личного помощника главного редактора Леси Рябцевой, в которых она нелицеприятно высказалась об оппозиционерах. Рябцева и раньше привлекала к себе общественное внимание. В день похорон Бориса Немцова она отметилась шуткой про встречу в загробном мире Немцова и Новодворской. В апреле заявила в прямом эфире, что в России проживает восемь миллионов человек. По мнению Корзуна, радиостанцию постигла «смерть мозга», и «Эхо Москвы» перестало быть площадкой для умных и образованных людей. Что думает о происходящем главный редактор? Почему он не видит ничего плохого в присутствии Рябцевой на радио и не пытается возвратить Корзуна? На эти и другие вопросы «Ленте.ру» ответил Алексей Венедиктов.

«Лента.ру»: Уход Корзуна стал для вас неожиданностью?

Венедиктов : Мне досадно, что он ушел. Он мне позвонил неделю назад. Я сказал, что я по смс не увольняю. Мы встретились в субботу, минут сорок разговаривали. Я пытался его переубедить.

Сергей Львович на моей памяти уходил четыре раза с «Эха Москвы» на разные проекты и всегда возвращался. Я ему сказал: «Твое место тебя ждет. Пока я главный редактор, ты можешь делать все, что хочешь - плясать на моих костях, грозить кулаком. Ты создал это "Эхо", ты имеешь право в том числе и на ошибки». Но убедить мне его не удалось.

Почему именно Леся Рябцева оказалась камнем преткновения?

На самом деле я так и не понял настоящей причины его увольнения. Если тебе дают работать и ты работаешь, как хочешь, все свои передачи ты делаешь сам, на тебя работают продюсеры, если ты высказываешь свое мнение в программе и тебе никто не мешает - что такое? Не может на репутацию Корзуна влиять запись в блоге молодой журналистки. И он это знает.

Я пытался дорыться, в чем же дело. Дело не в Рябцевой, а в концептуальных противоречиях в понимании развития радиостанции.

С чем же не согласен ее основатель?

Я понял наше противоречие так. Сергей говорит: сохраняй базовую аудиторию, а я говорю: давай сохранять базовые принципы. А базовые принципы, и я ему об этом сказал в нашей беседе, это мнения, которые люди имеют право высказывать. Как ограничить? Что я должен сделать? Запретить высказываться Рябцевой, Фельгенгауэр, Плющеву запретить? Или членам «Единой России» или членам ЛДПР как гостям? Тогда что нас будет отличать от государственных СМИ?

Между базовой аудиторией и базовыми принципами свободы слова и свободы мнений я выбираю базовые принципы как приоритетные. А базовая аудитория или подстроится, или нет.

Но поводом все же послужили публикации Рябцевой на сайте. В редакции не только Корзуна возмущает то, что вы даете ей площадку. Особенно после поста об оппозиционерах.

Во-первых, на этот пост ей ответила Ира Воробьева, которая точно так же, как Леся, позвонила мне и сказала, что хочет ответить. Я сказал ей: «Ты отвечаешь по существу, а не по личности». Это был достойный ответ, он был опубликован на сайте. Не о том, что «тебе без году неделя» или «молодая, несовершеннолетняя». Вот такие вещи я, конечно, не пропускаю ни в каком направлении. А если бы она была совершеннолетней, то, значит, можно было бы ей это писать?

Ира ответила, у них нормальная дискуссия состоялась. И это не первая дискуссия между сотрудниками «Эха Москвы». У меня была публичная дискуссия в блогах со мной и моим заместителем Бунтманом по поводу миротворцев, у меня была публичная дискуссия с Корзуном по поводу комментариев на сайте. Я не вижу здесь ничего необычного. Это банальная ситуация, поэтому реакция Корзуна неадекватна, на мой взгляд.

Критикуют не за возраст, а за непрофессионализм, который вы санкционируете.

Вопросы о профессионализме на «Эхе Москвы» решает один человек по закону о СМИ - главный редактор. Именно он считает, кто профессионален, а кто нет, и допускает до эфира. Я много слышу, например, о непрофессионализме Тани Фельгенгауэр, много слышал о непрофессионализме Тони Самсоновой, и слушатели, и коллеги говорят о непрофессионализме Ильи Рождественского или Алексея Голубева. Пусть говорят.

Материалы по теме

Леся Рябцева профессионал?

Леся Рябцева профессионал, так же, как любой журналист, который допущен к эфиру. Но нет предела совершенству. Рябцева - молодой журналист. Ей много есть чему учиться. Научиться можно только, если ты выходишь в эфир. На кошечках учиться невозможно. Я вас уверяю, что Лесины эфиры и не Лесины эфиры, мы подробно разбираем. Они от меня уходят в стрессе часто. Это моя работа, тупая рутинная работа. И Леся отнюдь не исключение и не самая главная эфирная проблема. Ко мне каждый день приходят и говорят: «Ты слышал, как он вел эфир? Ты слышал, что он Луну с Солнцем перепутал?» Поэтому я не очень понимаю, откуда столько внимания одному журналисту. У меня очень много других достойных провокационных журналистов. Почему-то к ним внимание меньше.

Вероятно, из-за ее непрозрачных намеков на то, что она оказывает на вас чрезмерное влияние. Вас, кстати, не смущают ее заявления на грани личного? Например, про джойстик, которым она управляет вами под столом?

Ну бывает, неловко пошутила. Смущает, конечно, и я ей об этом говорю, когда это меня реально смущает. Но ведь она не одна. Я вам напомню про твит Плющева, который чуть не привел к закрытию радиостанции и моему увольнению. Твит тоже неловкий, с моей точки зрения. Это и есть вопрос про соцсети. И я как главный редактор должен это менеджировать. Я отстоял устав станции, отстоял журналиста. И в этой истории я буду отстаивать журналиста, и в следующей. Потому что я-то с ними разговариваю, этого же никто не видит. Но это не значит, что я должен немедленно увольнять, штрафовать, затыкать рот, бить по рукам!

О существовании вашей помощницы узнали как раз во время ситуации с Плющевым. Почему вы именно ее выбрали для ретрансляции своей позиции?

Кризис вокруг Плющева вывел ее на роль споуксмена «Эха». Я все время был в переговорах с Михаилом Юрьевичем (Лесиным, бывшим председателем правления «Газпром Медиа», - прим. «Ленты.ру» ). Кто-то должен был быть споуксменом. И им стала Леся как моя помощница, которая принимала участие во многих переговорах, а иногда и просто сидела в приемной и ждала, пока меня уволят. Она первая получала информацию и первая ее распространяла. Ну да, споуксмен, все споуксмены цитируются больше, чем собственно шефы.

Вы согласны с обвинениями в том, что вы жертвуете репутацией радиостанции в обмен на рейтинги, которые приносит Рябцева?

Ущерб чему? У каждого есть свое «Эхо Москвы». Некоторые считают «Эхо» оппозиционной радиостанцией и поэтому говорят, что появление таких журналистов, как Голубев, Осин, таких гостей, как Шевченко, наносит репутационный ущерб. Спрашивают: «Вы зачем повесили речь президента Путина на сайт? Это репутационный ущерб "Эху Москвы!"» Это вещи, которые ощутимы среди каждой страты аудитории.

Я считаю, что больше всего ущерба нанес, уходя, Корзун. И своей публикацией, и даже без нее. Он об этом не подумал. Словами о том, что, мол, «Эхо» умерло. У мертвых нет ущерба репутации. С точки зрения Корзуна и людей, его поддерживающих, все закончилось. О каком ущербе тогда может идти речь?

Я, наоборот, считаю, что главная репутационная составляющая «Эха Москвы», в отличие от очень многих медиа, в том, что здесь есть свобода мнения, есть площадка для дискуссий, в том числе и для журналистов. Я эту площадку сужать не намерен. Так было при Корзуне. Это не радио изменилось, это Корзун изменился. Мы же остались на принципах.

Вы довольны тем, как сейчас развивается радиостанция?

Конечно, я не доволен. Изменилось время, изменились информационные потоки, возникли соцсети, с которыми я пока не понимаю, как конкурировать, омолодилась аудитория, поднялась агрессивность из-за украинской войны. Наши слушатели вовлечены в то, что происходит за рамками «Эха», за рамками их жизни с «Эхом». Мы же не в стеклянном замке живем. И они предъявляют к нам другие требования, часто завышенные. Одни мне говорят: «Вот вы деградируете». На что я им отвечаю: «Нет, это вы стареете».

А Рябцева нужна вам, чтобы нарастить популярность в соцсетях.

Конечно, это ее главная работа. Я ставлю перед ней эту задачу и именно поэтому месяц назад я назначил ее заместителем главреда сайта «Эха Москвы» по представлению его главного редактора. Потому что он понял, что мы отстали, а Леся знает. И мы пошли в сторону интернета. И неделю назад она практически отказалась от всех эфиров. Она отдала свою программу про благотворительность Ире Воробьевой, она сама отдала «Одну», отдала линейки «Особого мнения». У нее остался только «Сбитый фокус» и «Особое мнение» раз в неделю. За неделю до этого она отказалась, в блоге об этом написала. Но нет - надо же было это устроить. Этого якобы не заметили.

Базовая аудитория, о которой говорит Корзун, действительно отбивается?

Зато приходит молодежь. Очень много молодежи нас слушает. У них другие требования. И когда мне Корзун говорит о том, что мы должны делать радио для умных и интеллигентных, возникает вопрос, а кто будет определять, кто эти умные и интеллигентные - ты? А как ты это будешь определять? Ставить больше программ про науку? Про ядерную физику? Или мы делаем радио для оппозиции, потому что там умные и интеллигентные, а 85 процентов - это непонятно кто? Так не будет. Мы масс-медиа, мы делаем для всех. Кто захочет, тот пусть и слушает.

Есть несогласие с тем, что делает Голубев, несогласие с тем, что делает Осин. Те, кто не согласны, могут уйти. Или переизбрать главного редактора, который определяет информационную политику. Всегда есть цивилизованные выходы. Корзун предпочел уйти. Но если часть коллектива обратится в «Газпром-Медиа» с просьбой инициировать совет директоров по моему отстранению - это их право.

Я сижу и думаю не о том, что кто-то ушел или что там Леся написала или заявила в очередной раз, а о том, как соцсети интегрировать. Сайт «Эха Москвы» был первым в России сайтом традиционного медиа. Все уже забыли об этом. Мы и сейчас должны быть первыми, интегрируя соцсети. Вот это вызовы и задачи, а не эта вся фигня, которая вокруг разворачивается. Поэтому я ему (Корзуну - прим. «Ленты.ру» ) и сказал: «Сережа, ты не отнимай у меня время. Ты пришел - пришел. Ушел - уходи». Для меня существуют вызовы другие, более глобальные.